Олег Нестеров о хорошей музыке и новой книге
В ближайшую субботу в клубе "Икра" пройдет презентация дебютной книги Олега Нестерова под названием "Юбка". В переводе на немецкий "юбка" - это Rock. И книга известного музыканта и продюсера посвящена именно этому музыкальному направлению, которое, если верить Нестерову, изобрела Лени Рифеншталь с друзьями и курировал сам Адольф Гитлер.
Мы встретились с Олегом Нестеровым в офисе его лейбла "Снегири", чтобы поговорить о любви к Германии, довоенном Берлине, книжных диалогах и хорошей музыке.
Интервью
- Вы прославили группу "Мегаполис" песней "Karl-Marks-Stadt". На немецком языке. А теперь, взявшись за новое для себя дело, также обратились к Германии. У Вас с этой страной какие-то особо нежные отношения?
- В раннем, ранимом возрасте меня отдали учиться в немецкую специальную школу. А это был 68 год. Во дворе активно играли в русских и немцев, память о войне была жива. Даже в 75 году, когда мимо нашей школы, в которую по безвалютному обмену приехали немецкие школьники, проходили бабушки, то, слыша немецкую речь, они крестились и плевались. В 75-м. Представляете, что было в 68-м. А меня взяли и отдали в немецкую спецшколу. И весь мой двор об этом узнает. И - труба. Я стал изгоем. Во всех играх я - немец. В принудительном порядке. Было тяжело. Зато потом была жизнь в немецкой семье в Дрездене, и там-то меня и накрыло. Я вдруг стал узнавать места, в которых ни разу не был, очертания улиц, домов… Даже с моей ленью немецкий язык давался мне хорошо. Было полное ощущение, что я его не учу, а вспоминаю. И немцы всегда думали, что я говорю по-немецки гораздо лучше, чем это было на самом деле. Я стал песни сочинять на немецком или переводить на немецкий. Дальше больше: немецкие друзья, журналисты, музыканты, перестройка, первый клубный тур "Мегаполиса" в Германию, потом на немецком лейбле мы издали альбом, где в том числе был хит "Karl-Marks-Stadt", но почему-то популярным он стал именно в России.
- В сломе Берлинской стены Вы случайно не участвовали?
- Нет, зато были в туре по Германии как раз за два месяца до этого события. Это был тур под названием "Мировая музыка для головы и живота", и мы поехали вместе с американской группой. В Дрездене был концерт, куда пришла толпа народа. А там, надо сказать, процветает национализм. А я этого не учел, и начал концерт с исполнения на немецком гимна про дружбу СССР и ГДР. Потому что тогда модно было язвить про совок. Они все повскакали на лавочки. А потом мы начали концерт, я начал делать такие ломаные движения, как было принято у исполнителей так называемой новой волны, народ вообще сошел с ума и начал кричать: "Кошмар, кошмар!". В это время в зале находился один человек по имени Женя и по фамилии Гришковец. И когда спустя много лет мы с ним познакомились, первое, что он сказал, было: "Олег. Я видел вас в очень непростой жизненной ситуации…".
Еще я играл у Бранденбургских ворот. Пел там и "Karl-Marks-Stadt", и "Катюшу" на немецком языке, и даже Пахмутову в переводе. Потом мы эту песню из репертуара убрали. Она была о тревожной молодости, и звучала двусмысленно на немецком: "Юность, над тобой знамена". Ну, ясно о каких знаменах в Германии могла идти речь. Так вот что вы думаете? Читаю я в этом году какую-то интернет-ленту: "Группа Rammstein закончила свой концерт в Олимпийском исполнением песни о тревожной юности Александры Пахмутовой". Нормально? Так что вот, "Мегаполис" и Rammstein - братья навек.
- Вы прекрасный музыкант, отличный продюсер качественных музыкальных проектов. Берясь за новое для себя занятие - написание книг, - не боялись ли Вы, что писатель выйдет из Вас не очень хороший?
- К счастью или к сожалению, не боялся. Когда я становился артистом, я не думал, хорошо ли это у меня получится. Я просто знал, что это моя дорога. Когда я становился продюсером, я совершенно не задавал себе вопрос, каким я буду продюсером и сколько денег я заработаю на Маше Макаровой. Нет, я просто знал, что я должен это сделать. То же самое и с книгой. Я пять лет погружался в эпоху, вынашивал идею, и, в конце концов, уехал из Москвы, из этого липкого московского контекста, чтобы довести дело до конца. Вынырнул на теплом Адриатическом побережье, посадил себя в литературную тюрьму и написал. Когда меня спрашивали: "Ты с издательством-то договорился?", я отвечал: "Какое издательство? Я же книгу еще не написал!". Я сжег все мосты, всем объявил, что еду писать книгу. Чтобы без книги не возвращаться. А еще мне помог один телефонный звонок. Позвонил один знакомый художник и говорит: "Ну что, летишь?" А я как раз покупаю себе в аэропорту какую-то выпивку. "Лечу, - говорю. - А откуда ты знаешь?". "Да я чувствую. Только смотри: важно не потерять ощущение внутренней свободы. Если не будет писаться - не пиши". И после этого я был самый счастливый в мире человек. Я отдыхал. Через 5 дней некой подготовки я начал отбивать первые буквы, а еще через три дня мои герои заговорили.
- Кстати, как у Вас с диалогами? Говорят, это самое сложное?
- Я ужасно их боялся. Все думал, может, без них получится обойтись? Но не получилось. А потом оказалось, что диалоги - это самый сок, самый жир. Это то, что меня захватывало больше всего. Была б моя воля, моя книга состояла бы только из диалогов. Герои сами заговорили. Я думаю, главное - освободить голову. Впустить туда то, что нужно. В Москве бы я не написал ни строчки. Или это был бы грязный, перекореженный текст с насквозь фальшивыми диалогами. А там - синее небо, море, мандарины… Рай. Взгляд в бесконечность и три слова на хорватском в день. Поэтому жили герои сами по себе. А я разогнался так, что жил с ними все это время. 34 дня.
- Почему вы в итоге пошли с рукописью в небольшое, но гордое издательство "Ad Marginem"?
- Мы с этим издательством работали по проекту "Атлантида", вместе издавали аудиокниги. Так что мы давно знакомы, и в целом эти люди близки мне по духу. Я принес им рукопись, они вполне прониклись, и я решил никуда больше не ходить, не устраивать тендер среди издателей. Перспектива становиться литературным рабом при каком-нибудь мегаиздательстве меня совершенно не прельщала. Так что, честно говоря, этот вопрос решился сам собой.
- Вы собираетесь делать из презентации своей книги какой-то мультимедийный проект…
- Дело в том, что за 5 лет погружения в эпоху я столько всего узнал, что в книгу оно ну никак не входило. Это и кинохроники, и музыка, и много чего еще. Ведь довоенный Берлин - это не место, где все ходят строем и маршируют. На самом деле, в 1936-37 годах о войне еще никто не помышлял. Были казусы, были опасения, но как всегда все надеялись, что все обойдется, все будет хорошо. Но в общем, это целая культура, эпоха. А в текст все не вместилось, потому что текст отторгал лишнее… Поэтому презентация будет сопровождаться и видео, и музыкой. Скучно же просто рассказывать о книге. Музыкант пишет книгу! Что может быть чудовищней? Поэтому я буду выступать в роли такого микропроповедника, сопровождая свою речь, что называется, наглядными материалами. В том числе, из моей домашней кинохроники, где я пионер, где мы завоевываем клубы Германии. Или цветные кинохроники довоенного Берлина: какие у людей были глаза? Какие туфли носили женщины? Что это было за время? В своем блоге, кстати, я уже выкладываю ссылки на довоенные немецкие песни, кинохроники ну и прочие материалы.
- Давайте поговорим теперь о Вашей продюсерской работе. Где Вы берете талантливых артистов, которых потом не стыдно раскручивать?
- В какой-то момент мы превратились в магнит. Люди сами к нам приходят. Некоторых даже подкидывают другие продюсеры: мол, у меня нет времени этим заниматься, а ты бери, это стопроцентно твой проект. Мы конечно и сами роем, но в целом они валятся как снег на голову. И слава Богу.
- Вот, например, "Бигуди" с Гришковцом - это Ваша придумка?
- Нет, Гришковца мы брали с приданым. То есть, с "Бигудями" сразу. Да и вообще, нельзя говорить, что Гришковец в любой ипостаси - наш или чей-то еще проект. Он сам себе Гришковец. Отдельный и самодостаточный.
- Формат "Снегирей" совершенно вписывается в то самое новое медийное пространство, где есть Интернет, рингтоны и нет великих имен.
- Совершенно верно. Наши люди - это те, чья музыка помогает жить и улыбаться.
- Да, и их совершенно не обязательно слушать на концертах.
- В общем, да.
- Так что же, концерты в итоге умрут?
- Концерты будут всегда. Другое дело, что определение концерта я лично для себя сформулировал так: если человеку в самом дальнем углу видно пот на лице музыкантов - это концерт. А если нет - то это рингтон.
Похожие статьи:
Артемий Троицкий об андеграунде и арьергарде
Сергей Шнуров о ботинках и крепком черепе, интервью